А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Александр Червяков

Архидемон отворачивается в сторону и говорит тяжело, веско:

– Я в этом абсолютно убеждён. И ещё в том, что вас, молодые люди, ждёт очень строгое наказание. А пока – тут он смотрит на охранника – препроводите этих двух не в меру любопытных героев в их каюту. Планшеты – отобрать. Из каюты не выпускать. Дверь запереть.

Я говорю:

– Как дверь запереть? А как же мама с работы?

Главный оживляется, говорит охраннику:

– Вот, точно, мама с работы. Мама же в госпитальном работает, я правильно помню? После работы маму ко мне. Я с ней лично побеседую. Мне совсем не хочется, чтобы кое-кто начал ей рассказывать про то, что видел и читал… по закрытому каналу…

Но не смотрит на нас. В сторону. Лицо вроде строгое, даже злое. А глаза – виноватые, прячет. Наконец, почти кричит охраннику:

– Да уводи ты их уже отсюда!

Тут на терминале зуммер, слышно голос из динамика:

– Виталий Борисович, докладываю. Провал очень глубокий, прожектор не достаёт, а дальше – это сонаром надо сканировать. Вниз – пропасть обрывается. В экзоскафе не получится, хоть ты волком вой. Он же тяжелый, для работы на поверхности, а тут альпинизм какой-то дьявольский получается. Пытались спустить дрон, но на третьей минуте управление потеряли. Что делаем?

– Тащите сонар на место аварии, и как можно скорее. Результаты сканирования – доложить сразу же.

И нажал на кнопку. Разворачивается, смотрит, как в первый раз нас увидел. А мы с Сенькой слушаем в оба уха, и охранник тоже стоит рот раскрыл.

Архидемон сипит, как разъярённый кабан:

– Вон из кабинета!

Охранник будто просыпается, хватает нас за руки, и мы снова идём, идём, почти бежим, по коридорам и переходам станции…

…Около двух миллиардов лет назад Венера, скорее всего, была очень похожа на нашу Землю. На ней была вполне комфортная погода и нормальное атмосферное давление. На ней существовали моря и океаны из жидкой воды. И очень вероятно, в океанах Венеры существовала примитивная жизнь – микробы, водоросли, простейшие организмы. Однако случилось непредвиденное – под действием парникового эффекта атмосфера начала медленно разогреваться. Температура поднялась выше 100 градусов, моря и океаны закипели и испарились. Освободившийся при этом углекислый газ многократно усилил парниковый эффект. В итоге Венера превратилась в настоящий ад. Однако учёные считают, что когда-нибудь люди сумеют терраформировать Венеру – то есть запустить в её атмосфере обратный процесс и ослабить парниковый эффект настолько, чтобы эта планета снова стала пригодной для жизни…

После того, как нас заперли в каюте, я прошёл к себе в комнату и увалился на койку лицом в подушку. Долго так лежал, наверное, с полчаса. Потом зло меня разобрало, я стукнул кулаком, потом ещё раз, сел и начал громко ругаться. Сперва ругался просто так, потом вспомнил те слова, которые в старшей группе ребята говорят, потом дошёл до тех слов, которые папины шахтёры употребляют на работе. Особенно Архидемону от меня досталось. Минут пять я ему косточки промывал. Наконец, выдохся. А Сенька даже в комнату не стал заходить, он так сразу и сел на пол спиной к двери, лицом в колени. И всё, сидит, молчит. Не знаю, может и всплакнул. Не хочу спрашивать.

Снова взял в руки недоклеенную модель, повертел в руках, положил в коробку. Крепкие наши челноки, земным самолётам не чета. А вот рухнул такой челнок в чёрную оскаленную пропасть – и уже неважно, крепкий он или не очень. Трое суток назад рухнул. А внутри челнока люди, и главное отец там с ними. А мама бедная ещё даже ничего не знает. Только вечером ей, наверное, Главный скажет. Не захотел он, видите ли, чтобы я ей сам всё рассказал! Как будто сам он сможет ей рассказать что-то другое…

Вспоминаю тот старый случай на добкомбайне, и друга своего Ильюшку. Отец тогда как снизу вернулся, мама его обнимала всё и говорила, что в жизни больше никогда вниз его не отпустит. А у Ильюшки лицо было такое, я даже не знаю как сказать… Какое может ещё быть лицо у человека, когда у него отбирают самое дорогое в жизни? А мне было даже как стыдно к нему подойти, потому что наш-то папа прилетел домой. Тогда, в тот раз, прилетел. А теперь… Я опять упал на койку лицом вниз и заплакал.

Слышу Сенькин голос. Или просто кажется мне?

– «Мёртвая органика, захороненная под слоями горных пород, на Земле образует залежи каменного угля, нефти и природного газа. Однако миллиарды лет назад на Венере, в условиях повышенной вулканической активности и высокой температуры, газ, выделяющийся при разложении органического вещества, мог образовывать в вязкой горячей лаве пузыри, медленно поднимающиеся к поверхности…».

Точно, Сенькин это голос. Задумчивый, как будто задачку решает. Как будто ничего страшного не произошло, а Анатолий Сергеевич через 10 минут придёт домой и сядет чай пить.

– Пузыри, медленно поднимающиеся к поверхности… Пузыри… Северный купол…

Тут я не выдерживаю, вскакиваю и набрасываюсь на Сеньку. Я срываюсь на крик:

– Да какая мне разница, что там за пузыри?! Что там за купол?! Что там происходило миллиарды или миллионы лет назад?! Что ты всё лезешь и лезешь со своей тупой ботаникой? Нам… Мне… Делать надо что-то! Мне папку надо из этой уродской дыры вытаскивать! А ты…

Сенька грустно смотрит на меня, молчит, почему-то даже не обижается. Вдруг я понимаю, что он сам чуть не плачет, но держится. Тихо так отвечает.

– Ром. Ты же сам всё слышал, ну, у Архидемона в кабинете… Там взрослые которые сутки уже пытаются разобраться, и ничего у них не получается… А может, потому ничего и не получается, что все только бегают и орут «как вытаскивать, как вытаскивать», но никто не хочет понять, что же там произошло?

Задумывается. Тяжело вздыхает.

– Я не «лезу», Ром. И, между прочим, там не только твой папа. Мой тоже.

Я молчу. Что-то в Сеньке есть такое, что когда он всерьёз говорит, ему веришь. Успокаиваюсь. Смахиваю слёзы. В конце концов, что-то делать намного легче, чем просто валяться на койке и реветь.

– Если что-то придумал, тогда говори. Я в твоей науке всё равно плохо разбираюсь. Командуй.

С минуту молчит.

– Для начала надо посмотреть, что происходит, когда органику заливает лавой. Если бы я был сейчас на той половине, ну, в исследовательском отделе, я бы просто пошел в лабораторию и сделал всё за пятнадцать минут…

– А что именно тебе нужно?

Он задумчиво глядит в сторону, потом снова открывает отцовские записки. Перелистывает страничку, другую…

– Во-первых, нужны образцы венерианской лавы.

Я иду к себе в комнату, лезу в стол. Вынимаю из коробки и приношу своих «лавовых драконов». Всех до одного.

Во время работы на поверхности лавовые брызги – обычное дело. Чаще всего лава затвердевает просто шариками, мелкими или покрупнее. Но иногда «плевки» раскаленной лавы попадают под струю охладителя и на лету мгновенно застывают, образуя удивительные и причудливые каменные скульптурки – разноцветные, с толстыми и тонкими тёмными прожилками. Мы такие «лавовыми драконами» называем. Крупный «дракон» – большая редкость, а коллекции, как у меня, в школе больше точно ни у кого нет. А может, и на всей станции.

– Такие образцы пойдут?

Сенька смотрит на меня внимательно.

– Рома, но их же придётся расплавить…

– Значит, расплавим. Когда мы папку оттуда вытащим, он мне снизу ещё принесёт.

Я говорю «когда», я не говорю «если». Давай, Сенька, я в тебя верю.

– Ещё нужны два тигля, горелка с высокой температурой и кусочек органической ткани.

– А «тигли» твои – это что вообще за штука?

– Ну «тигель» – это такая как бы ёмкость маленькая… Из огнеупорного материала. Как горшочек, только в нём плавят металл или что-то другое.

Сижу, думаю. Потом встаю и лезу в холодильник.

– Рома, ты чего? Мы вроде сегодня ели…

Ничего не отвечаю, вытаскиваю из холодильника две банки с консервами. «Путассу натуральная в масле». Вскрываю, рыбу выкладываю на тарелку, банки ополаскиваю.

– Вот тебе, – говорю –